Неточные совпадения
Религиозное учение это состояло в том, что всё в мире живое, что мертвого нет, что все
предметы, которые мы считаем мертвыми, неорганическими, суть только части
огромного органического тела, которое мы не можем обнять, и что поэтому задача человека, как частицы большого организма, состоит в поддержании жизни этого организма и всех живых частей его.
Кулачный господин при слове «бокс» только презрительно и обидчиво улыбался и, с своей стороны, не удостоивая соперника явного прения, показывал иногда, молча, как бы невзначай, или, лучше сказать, выдвигал иногда на вид одну совершенно национальную вещь —
огромный кулак, жилистый, узловатый, обросший каким-то рыжим пухом, и всем становилось ясно, что если эта глубоко национальная вещь опустится без промаху на
предмет, то действительно только мокренько станет.
Есть великий закон, думаю я, одинаковый как для неодушевленных
предметов, так и для всей
огромной, многомиллионной и многолетней человеческой жизни: сила действия равна силе противодействия.
После разговора о брильянтах все перешли в столовую пить чай; там, стоявший на круглом столе старинной работы,
огромный серебряный самовар склонил разговор опять на тот же
предмет.
Есть замечательное малоизвестное
огромное сочинение («Unparteiische Kirchen und Ketzer-Historie», 1729 г.) Готфрида Арнольда, трактующего прямо об этом
предмете и показывающего всю незаконность, произвольность, бессмысленность и жестокость употребления слова «ересь» в смысле отвержения. Книга эта есть попытка описания истории христианства в форме истории ересей.
Неизвестный приподнялся, вздрогнул, потер глаза и, схватив
огромную дубину, лежавшую у ног его, размахнулся, не отвечая на слова; окруженный дымом, который, как известно, имеет свойство увеличивать
предметы, и озаренный неровным светом огня, житель пещеры казался, вероятно, несравненно страшнее и
огромнее, нежели был в самом деле.
После этого под рукой сопротивление прекратилось, и щипцы выскочили изо рта с зажатым окровавленным и белым
предметом в них. Тут у меня екнуло сердце, потому что
предмет этот превышал по объему всякий зуб, хотя бы даже и солдатский коренной. Вначале я ничего не понял, но потом чуть не зарыдал: в щипцах, правда, торчал и зуб с длиннейшими корнями, но на зубе висел
огромный кусок ярко-белой неровной кости.
Высоким внутренним инстинктом почуял он присутствие мысли в каждом
предмете; постигнул сам собой истинное значение слова «историческая живопись»; постигнул, почему простую головку, простой портрет Рафаэля, Леонардо да Винчи, Тициана, Корреджио можно назвать историческою живописью и почему
огромная картина исторического содержания всё-таки будет tableau de genre [Жанровая, то есть бытовая картина (франц.).], несмотря на все притязанья художника на историческую живопись.
Сей
огромный Дом, который украшает древнюю столицу Российскую, величественно осеняя руку ее, — сей Дом,
предмет удивления Европы, всех любопытных чужеземцев, всех друзей человечества — есть храм, посвященный Екатериною Милосердию!
Правил лошадью я, а назади, в качестве пассажиров, помещались Роська и другие девчонки, из которых одна бережно везла в коленях кошелочку с яйцами, а другая имела общее попечение о различных
предметах, но наиболее поддерживала рукою мой
огромный кинжал, который был у меня подвешен через плечо на старом гусарском шнуре от дядина этишкета и болтался из стороны в сторону, значительно затрудняя мои движения и отрывая мое внимание от управления лошадью.
Маленький комераж [Комераж — сплетня (франц.).], у кого-нибудь случившийся, делается
предметом толков и вырастает в один день до
огромных размеров.
Действительно, скоро вошли в нумер: гарнизонный офицер, всегда сопутствовавший Лухнову; купец какой-то из греков с
огромным горбатым носом коричневого цвета и впалыми черными глазами; толстый, пухлый помещик, винокуренный заводчик, игравший по целым ночам всегда семпелями по полтиннику. Всем хотелось начать игру поскорее; но главные игроки ничего не говорили об этом
предмете, особенно Лухнов чрезвычайно спокойно рассказывал о мошенничестве в Москве.
Тут далее мой приятель не слышал ничего, кроме слитного гула, потому что внимание его отвлек очень странный
предмет: сначала в отпертой передней послышался легкий шорох и мягкая неровная поступь, а затем в темной двери передней заколебалась и стала фигура ясная, определенная во всех чертах; лицо веселое и доброе с оттенком легкой грусти, в плаще из бархата, забывшего свой цвет, в широких шелковых панталонах, в
огромных сапогах с раструбами из полинявшей желтой кожи и с широчайшею шляпою с пером, которое было изломано в стебле и, шевелясь, как будто перемигивало с бедностью, глядевшей из всех прорех одежды и из самых глаз незнакомца.
Первое, что отвлекло меня от торжественной сцены на мосту, — было падение вниз какого-то черного
предмета. Точно будто черный Фаустов пудель вырвался из-под кирпичей, на которых мы стояли, и быстро запрыгал
огромными скачками книзу.
Есть
огромная разница в том, чтобы признать священными помазанные священные чины и освященные
предметы, и том, чтобы признать священными — самый человеческий субъект, его святость, его творчество, свободу, любовь, справедливость, братство, знание, красоту души и т. п.
Тогда выставлялись ломаными чертами то изувеченное в боях лицо ветерана, изображавшее охуждение и грусть, то улыбка молодого его товарища, искосившего сладострастный взгляд на обольстительную девушку, то на полном, глупом лице рекрута страх видеть своего начальника, а впереди гигантская пьяная фигура капитана, поставившего над глазами щитом
огромную, налитую спиртом руку, чтобы видеть лучше пред собою, и, наконец, посреди всех бледное, но привлекательное лицо швейцарки, резко выходившее изо всех
предметов своими полуизмятыми прелестями, страхом и нетерпением, толпившимися в ее огненных глазах, и одеждою, чуждою стране, в которой происходила сцена.
Вошел мелкорослый мужчина, погруженный в
огромный парик, в лосиные перчатки и сапоги с раструбами до того, что из-под этих
предметов едва заметен был человек.
Смиренные домики, избушки на курьих ножках, кое-где лачуги, наскоро складенные на пепелищах после недавнего пожара, церкви и часовни во многожестве, но все деревянные и бедные, с
огромными навесами кругом, какие и ныне видим еще кое-где в степных деревнях; тот же народ в овчинных шубах без покрыши, множество нищих, калек, юродивых у часовен, на перекрестках, все это не было утешительным
предметом для наших путешественников.
Все
предметы начали принимать невероятные,
огромные размеры и очертания: наши салазки торчали как корабельный остов; заиндевелая дохлая собака казалась спящим белым медведем, а деревья как бы ожили и стали переходить с места на место…
Но войной все-таки увлечься не могу и, когда читаю в газетах
огромные, словно оскаленные заголовки: «Ярослав горит» или «Сандомир в огне», — каждый раз испытываю в мозгу какое-то мучительное ощущение; похоже на острый толчок или на присутствие в мозгу какого-то постороннего
предмета.
Их ровная, ни единым знаком не тронутая, ни единым
предметом не отмеченная гладь нарушала все обычные и истинные представления о размерах и расстояниях, и, когда я двинулся в глубину этой удивительной страны, мои шаги казались мне
огромными, прыжки через узенькие проливчики гигантскими, и сам я представлялся великаном, загадочным существом, впервые обходящим только что сотворенную безжизненную и пустынную землю.